Людмила Татьяничева (1915 – 1980)

Коротко о себе

Я думала об этом возле памятника комсомольцам первой пятилетки, установленного недавно в одном из новых скверов правобережного Магнитогорска — вечно юного города моей юности…

Жизнь, в её неудержимо стремительном движении, редко дарит нам такие минуты, когда действительность прошлого, оживая в памяти, сливается с настоящим. События давних лет с новой силой волнуют тебя, и ты понимаешь, что всё лучшее, всё главное в твоей судьбе, как ветвь с могучим стволом, связано с жизнью народной. Да иначе и не могло быть — ведь моё поколение росло и мужало вместе с революцией!

Революции, советскому строю я обязана решительно всем. И прежде всего нелёгкой, но единственно необходимой для меня судьбой поэта…

Родилась я в декабре 1915 года в тихом среднерусском городке Ардатове, что стоит на высоком берегу реки Алатырь.

Отца своего не помню. Он умер, когда мне было три года. Моя мать, Агриппина Степановна Татьяничева, учительствовала. По отзывам людей, знавших её, была она человеком одарённым и необычайно добрым. Людям, попавшим в беду, готова была отдать последнее. Она писала стихи, вела дневник. К сожалению, мне не пришлось прочитать ни одной строки. Стихи её не сохранились…

Последние годы мы жили в мордовском селе Хлыстовка Чамзинского района.

Отчётливо помнится небольшое школьное здание с двумя классными комнатами и боковушкой, в которой мы ютились.

Через тонкую перегородку я слышала спокойный голос матери, терпеливо и методично обучавшей малышей азам русской грамоты.

В те годы вся Россия садилась за ученические парты. По вечерам мама уходила в Народный дом — учить грамоте взрослых. Одной мне оставаться было страшно, и мама брала меня с собой. Эти вечера в полутёмном холодном клубе запомнились на всю жизнь. Взрослые, а нередко и совсем пожилые люди, в лаптях и латаной-перелатаной домотканой одежде, подобно детворе, хором повторяли: «Мы-не-ра-бы».

Острой болью врезался в память день смерти Ленина. Лютый мороз. Скорбные лица. Немая тишина… Мамины тонкие руки обвивают траурной сатиновой лентой портрет улыбающегося Ильича. В глазах у мамы — непролитые слёзы. От этого глаза кажутся ещё темнее и больше.

А два года спустя на мои плечи обрушилось новое большое горе. После неудачной операции в Казани умерла моя мать.

Мне очень хотелось запомнить её могилку, тот бедный холмик, в изголовье которого не было ни креста, ни памятника, ни красной звезды. Я сняла со своей шеи шерстяной шарфик и обвязала им тёплый ствол берёзки, росшей поблизости, искренне веря, что по этой примете смогу безошибочно отыскать дорогую для меня могилу.

Так оборвалось моё детство…

Мне было всего десять лет, когда я впервые самостоятельно отправилась в дальний путь. В старом фанерном баульчике уместился весь небогатый скарб. А путь мой лежал на Урал, в Свердловск, где жили дальние родственники Кожевниковы. Своих детей у них не было, и они решили взять меня на воспитание.

Семья была интеллигентной. Константин Рафаилович Кожевников был человеком незаурядным. Он беззаветно любил свою профессию преподавателя физики. Страстный охотник, с детства влюбленный в Урал, он охотно делился со мной своими знаниями и наблюдениями, учил понимать живую душу природы.

Его жена, Мария Александровна, преподавала русский язык и литературу в различных учебных заведениях Свердловска, всячески поощряя моё увлечение поэзией. Книжные шкафы в моём новом доме ломились под тяжестью книг, и я всё своё время, остававшееся от школьных занятий, отдавала чтению.

После завершения семилетки я начала работать на вагоностроительном заводе имени Воеводина ученицей токаря. Здесь я впервые ощутила дух рабочего товарищества и осознала свою личную связь с коллективным трудом. Это был момент неподдельной радости, когда из куска металла рождается точная деталь, сверкающая стальными гранями — деталь, сделанная собственными руками.

Завод располагался в центре Свердловска, неподалёку от городского пруда. Он был частью истории старого Екатеринбурга. Недавно, вернувшись в Свердловск, я обнаружила на месте старых, низких цехов «Монетки» (монетного двора, который позже стал вагоностроительным заводом) пустырь, где скоро будет разбит зелёный сквер. Возможно, это будет красивый сквер, но мне всегда будет не хватать моего первого завода. Я говорю «первого», потому что был и есть ещё один завод, Магнитогорский комбинат, который стал важной частью моей жизни.

Магнитогорск вошёл в мою жизнь весной 1934 года. После окончания рабфака и двух курсов института цветных металлов я отправилась на великое строительство под горой Магнитной.

Почему? Потому что я не могла не поехать туда! Ведь Магнитка в те годы была для молодёжи не менее значимой, чем Сибирь для поколения шестидесятых годов.

Магнитогорск встретил меня порывистым степным ветром, величественными силуэтами первых домен и коксовых батарей, веселым стрекотом перфораторов и стремительным ритмом жизни. И, конечно, барачным неуютом, бездорожьем, огромными пустырями. Но первым, что я получила, был букет из серебристого ковыля — травы с дикого края.

Зато всюду была молодость. Можно было ходить по городу целыми днями и не встретить ни одного старика. А пожилые люди казались по-спортивному молодыми и энергичными.

Горком комсомола направил меня в редакцию городской газеты «Магнитогорский рабочий». Я работала репортёром в отделе хроники, литературным сотрудником в отделе писем, заведовала отделом культуры и быта. И, разумеется, продолжала настойчиво пробовать свои силы в поэзии. Литературная жизнь Магнитогорска тех лет была бурной. Мы выпускали литературные страницы в городских и многотиражных газетах, а также свой ежемесячный журнал «За Магнитострой литературы». Формировалась сильная литературная организация, в которую входили Борис Ручьёв, Василий Макаров, Александр Авдеенко, Михаил Люгарин, Марк Гроссман, Вячеслав Дробышевский, Николай Смелянский, Анатолий Панфилов и другие.

Магнитка привлекала крупных писателей и журналистов не только из столицы, но и из-за рубежа.

В молодости силы хватает на многое. Оперативная работа в редакции, общественные поручения, депутатская работа в горсовете, воспитание сына — всё это не мешало мне заочно учиться в Литературном институте имени Горького, писать стихи, много читать и общаться с интересными людьми.

А затем началась Великая Отечественная война. Наш выпуск сдавал последние государственные экзамены в Литературном институте уже во время войны, когда сирены воздушной тревоги выли над Москвой, а многие наши товарищи быстро уходили на фронт или в ополчение. Я завидовала им! Но дома, в Магнитогорске, меня ждал пятилетний сын. О фронте не могло быть и речи.

В июле 1941 года я стала членом КПСС. Получая партийный билет из рук секретаря райкома, я чувствовала себя воином, принимающим присягу.

Работа была очень тяжёлой. В ночные смены сотрудники редакции почти не уходили домой.

Война — это школа, в которой не бывает второгодников. Человек либо выдерживает испытания, либо нет.

Магнитогорцы по праву считали себя непосредственными участниками великой битвы. Каждый третий снаряд, выпущенный по врагу, был изготовлен из магнитогорской стали.

Стихи, которые я писала во время войны, выражали основную мысль: линия фронта проходит через каждое сердце.

В 1944 году в Челябинске вышел мой первый сборник «Верность». А через несколько месяцев, по решению Челябинского обкома партии, меня назначили директором областного книжного издательства.

Более десяти лет я работала ответственным секретарем отделения Союза писателей. Это отделение, открытое в 1948 году, быстро набрало силу, заявив о себе интересными дарованиями и талантливыми книгами.

Два года я была собкором «Литературной газеты» по Уралу. И лишь в 1959 году я профессионально занялась писательской деятельностью. С того момента началась самая активная часть моей творческой работы.

Жизнь справедлива и щедра: унося молодость, она дарует человеку зрелость мыслей и чувств.